Зависимость как болезнь: вылечить внутреннюю боль за 12 шагов. ДОСЬЕ ЧТД

Какие могут быть у зависимости — химической, любовной или игровой — экзистенциальные корни? Клинический психолог Елена Калитеевская и консультант по работе с зависимостями Денис Копытов говорили об этом долго и обстоятельно. Обозреватель ЧТД Елена Пестерева записала основные тезисы их выступления и прокомментировала их.

Лекция была прочитана в Москве в рамках Международной практической конференции «Вызовы современности: психология зависимости» 11 февраля 2018 года. Следующая конференция этой серии состоится в феврале 2019 года.

Двойной мастер-класс психологов я слушала не только как корреспондент ЧТД, но и как человек с большим стажем любовной зависимости и аддиктивного употребления алкоголя, консультант 12-шаговой программы, ведущая групп по работе с зависимостями и студентка Московского института гештальта и психодрамы (МИГиПа). Когда ведущие описывали опыт многолетней терапии, я то и дело думала: «Все про меня!» и «Откуда вы узнали?!».

Как мы видим зависимого?

«Общепринятая терапевтическая стратегия сейчас — рассматривать зависимого человека, будь то химическая зависимость или эмоциональная, как человека заболевшего, нездорового, — объясняет Денис Копытов. — Медицина понимает здоровье как состояние организма, в котором наблюдается соответствие структуры и функции, а также способность регуляторных систем поддерживать гомеостаз. Соответственно, болезнь — это новое состояние организма. Для него характерны недостаточность процесса саморегуляции, нарушение интегративной функции органов и систем, недостаточность приспособительных реакций, преобладание реакции компенсации».

Чем хорош такой подход? В первую очередь тем, что он снимает с зависимого чувство стыда. Оказывается, что зависимый пьет или бросает все ради свидания не потому, что он плохой или глупый, а потому, что болен. Болезнь в нашей традиции — вещь не стыдная, напротив, вызывает сострадание.

В практике 12-шаговых групп зависимость понимается как неизлечимая, опасная, распространенная болезнь с неизвестной этиологией и летальным исходом. Согласитесь, звучит впечатляюще. Эта болезнь проходит несколько стадий:

  • Психологическое привыкание к объекту зависимости («я действительно пью», «я действительно влюблен»).
  • Физическое привыкание (в этой стадии организм прекращает сопротивляться интоксикации, проще говоря, нас перестает тошнить — в самом буквальном или сартровском смысле).
  • Тотальное привыкание, после чего либо деградация и смерть, либо реабилитация и сравнительно устойчивая ремиссия.

Почему все так плохо и при чем тут экзистенция?

Все так плохо — потому что нам плохо. Помните Пьяницу из «Маленького принца» одного из отцов-основателей экзистенциализма Антуана де Сент-Экзюпери? Пьяница был глубоко несчастен и пил, чтобы забыть. Отчего несчастен? Оттого, что пил. О чем забыть? О том, что он пьет.

«Общепринятая метафора развития зависимости — метафора спирали, — говорит Елена Калитеевская. — Если представить себе циклы развития зависимости, то мы увидим, что человек встречается с болью в точке высокой энергии. Под болью мы понимаем очень сильное, острое переживание любой эмоции. Это может быть горе, или любовь, или страх, или отчаяние, или благодарность, или обида, но очень большой силы. Далее он начинает проходить все стадии болезни с высокой интенсивностью и на очень большой скорости. Он использует объект своей патологической привязанности — наркотик или человека, в которого, как ему кажется, он остро влюблен, — чтобы притупить ощущение боли».

Такую боль причиняют нам только экзистенциальные вызовы реальности. Речь идет об отсутствии справедливости и отсутствии смысла, о недостижимости идеала, одиночестве, конечности всего в мире и собственной смертности. Дойти до некоего эмоционального дна, прожить боль, которую эти вызовы в нас вызывают, научиться с этой болью взаимодействовать — долгий и трудный путь.

Использование объектов патологической привязанности действительно приглушает экзистенциальный ужас одиночества и собственной смертности и позволяет очень быстро проскакивать стадию встречи с ним.

«Есть люди с аккуратным употреблением, с контролируемым употреблением, — уточняет Елена Калитеевская. — Некоторые считают, что они в самом деле могут всю жизнь, не доходя до деградации, оставаться на ранних стадиях зависимости, на высокой энергии жизненного функционирования. Тогда это не зависимость, а перебор возможностей ухода от экзистенциальной боли. Но часто это иллюзия, и стадия деградации однажды наступает».

Что мы можем с этим сделать?

«Есть два подхода. Во-первых, аналитический — мы задаем зависимому вопросы и пытаемся выяснить, что же с ним произошло до встречи с объектом зависимости, ищем причину зависимого поведения, — комментирует Денис Копытов. — Мы надеемся устранить причину и так устранить поведение. Это дефицитарная модель, и, работая в ней, можно найти все что угодно, от родовых травм до воздействия социальной среды. Мы обнаруживаем этот дефицит, каким бы он ни был, но все попытки что-то „вливать“ не влияют на поведение зависимого.

Второй подход — это 12-шаговая программа. В моей практике она дает наибольшую эффективность и — я говорю это с большим уважением — имеет достаточно разветвленное анонимное сообщество. 12-шаговаямодель — это группа поддержки и комплекс мер, направленных на выздоровление».

Этот терапевтический метод выводит пациента в ремиссию, но с оговоркой: вся дальнейшая его жизнь сфокусирована на том, чтобы поддерживать свое устойчивое состояние без объекта зависимости.

Он все время оглядывается на период употребления. Все, чего он хочет, — не вернуться назад. Все реабилитационные программы стремятся так упрочить личность, чтобы бессознательные процессы не слишком сильно влияли на принятие решений.

Как это выглядит на практике? Отслеживай все свое возбуждение, приглядывай за собой, помни, чему тебя научили в реабилитации, — и делай это постоянно.

Почему реабилитация дает стабильность

«Ответ на вопрос „Кто я и почему я такой?“ навсегда неизменный: „Я зависимый, и все, что со мной происходит, происходит именно потому, что я зависимый“, — напоминает Денис Копытов. — Это стабильность неупотребления. При этом я имею в виду и химические вещества, и отношения с человеком».

Активная зависимость и опыт жизни с другим зависимым действительно сбивают ориентиры настолько, что доверять себе становится небезопасно. Два года я регистрировала малейшие изменения своего настроения и проверяла, насколько они адекватны реальности. …Я расстроена. Я счастлива. Я влюблена. Я хочу уволиться отсюда. Я в ярости. Это адекватно ситуации или это потому, что я больна? Как это проверить? Под сомнения ставятся самые простые вещи. Я голодна — или я заедаю огорчение? Я правда не хочу есть — или это анорексическая привычка? Я устала — или у меня депрессия? Я сплю, потому что хочу спать, — или у меня депрессия? Мне холодно, потому что холодно, — или это психосоматическая реакция? Меня тошнит, потому что котлета была так себе, — или это психосоматическая реакция?

У зависимого или созависимого нет инструментов, которым он мог бы доверять, которые могли бы проверить его состояние. Зато у него есть Группа и Программа.

Группа первое время выполняет для нового члена функции матки, а затем — функции матери. Она кормит, выслушивает, утешает, поддерживает, выдает неограниченные ресурсы и имеет однозначные ответы на все вопросы.

Текст программы — это, в сущности, записанный свод правил, внятная и четко изложенная мораль. Общий месседж таков: оставайся с нами, делай так, как мы, — и ты будешь в безопасности, ты останешься трезвым, с тобой вообще ничего плохого никогда больше не случится.

Группа решает все экзистенциальные вызовы одним своим существованием: кончается одиночество и настает чувство причастности и принадлежности.

Движение по 12 шагам бесконечно (есть лозунг — «Программу нельзя закончить»). Группы придают смысл существованию, дают ощущение справедливости и идеала.

«Когда человек ходил в группу в течение года, то ему по эмоциональному возрасту — лет 5-7. Да какое 5-7! Года три, — восклицает Денис Копытов. — Это ровно тот возраст, когда семья должна выдерживать ребенка. Он орет, капризничает, протестует, ведет себя неадекватно — кто выступает мамой? Только группа.

Она выдерживает все и не разваливается. Существование группы не зависит от того, будет этот человек в ней или нет. Из группы можно уйти — но в нее всегда можно вернуться. Как к маме. Это безусловная любовь: мы тебя слышим, мы тебя принимаем, мы тебя любим, не уходи. И от этой любви становится лучше. На втором году в группе зависимый становится старшим ребенком в семье, он может „помогать маме“. Именно на этой стадии все идут работать в реабилитационные центры, опекают кого-то, активно участвуют в жизни группы и вообще находятся в полном восторге от того, как здорово у них все получилось».

Вызов свободы

«…Ровно до того момента, когда наступает кризис, — продолжает Елена Калитеевская. — У меня есть только группа, только то, чему меня обучили, только те интроекты, которыми я сейчас пользуюсь. Это очень похоже на полужизнь. Это вызов свободы: я замкнут на этом сообществе и я не могу из него выйти.

Когда человек идет в реальный мир — реальный мир его не принимает таким, каким его сделала 12-шаговая программа. Это сильнейший жизненный кризис. Нужно его пройти, потому что только приняв — прожив — этот кризис, человек может начать искать реального себя».

«Зависимый видит себя со стороны и думает: «Вот я хожу сюда, но все это похоже на детский сад», — продолжает Денис Копытов. — Он понимает, что та среда, которая его вскармливала, уже не удовлетворяет его. Это прекрасная мать, но гипертревожная: «Никуда не уходи, там на улице злые дяди, они тебя плохому научат, один раз уже научили», — и скорее всего, такая реальная гипертревожная мать в истории нашего клиента уже была».

Как перестать быть равным своему диагнозу?

Как вернуть самоуважение клиенту? «Человек, вышедший из активной зависимости, вызывает и у себя, и у других восклицание: «Справился!» А как это «справился» трансформировать в переживание истории о себе и своем выборе? — спрашивает Денис Копытов. — Понимаете, если зависимость — это болезнь, то объект зависимости — это агент болезни. Почему отмена агента, прерывание контакта с агентом вызывает абстиненцию и никак не меняет поведения больного? Почему возможен только перескок с одной зависимости на другую? Как работать с этим в терапии?»

В выздоровлении человек проходит тот же путь, который проходит ребенок, считают психологи. Отделяясь от матери, он должен найти себе отца. В терапию клиент приходит подростком во взрослом теле. Ему нужна какая-то система регуляции.

Ему нужен кто-то, кто ему скажет: «Я с тобой, но я не буду делать за тебя — я посмотрю, как ты справляешься. Ты рискуешь сам. И если у тебя что-то не получилось, давай вернемся на шаг назад и разберем это, у меня есть время и силы на тебя. Пожалуйста, осознай выбор, который ты сделал. И цену, которую ты за него платишь». И это дает наращивание собственного опыта. Именно здесь у клиента формируется процесс, идущий не «от» — от боли, от кризиса, от употребления, а «для» — чтобы его жизнь шла туда, куда он хочет ее вести. Это и есть формирование собственной мотивации и выбор своей собственной жизни.

«Стадия исцеления — это стадия переживания скуки и ассимиляции опыта, — говорит Денис Копытов. — Просто жизнь с ощущением того, что я делаю все правильно, двигаюсь в хорошем направлении. Хотя я не всегда понимаю, зачем туда иду, и чувствую усталость человека, который много чего насмотрелся, напробовался и заплатил за это огромную цену.

Приходится все время жить в двух логиках: смотреть на себя изнутри — и снаружи. Жизнь длится, и в ней все время что-то рушится: то свобода полетела, то смысл, то стало одиноко, то опять страшно, потом страх прошел, смысл вернулся. Так мы наращиваем свою способность синхронизации этих двух логик, прилагаем усилия ради сохранения целостности своего опыта, своего целостного Я».